Туринская лошадь что это

anchiktigra

Автор: Аня Скляр, кандидат философских наук, психолог.

Туринская лошадь (A torinói ló, 2011). Режиссер Бела Тарр, Агнеш Храницки.

В 1889 году на улице итальянского города Турина случилось странное происшествие. Кучер хлестал кнутом свою старую лошадь, которая отказывалась тронуться с места. Неожиданно к повозке подбежал хорошо одетый господин с пышными усами и обнял животное за шею, при этом горько зарыдав. Это был не кто иной, как всемирно известный философ Фридрих Ницше. Его с трудом увели от лошади, а когда привели домой, выяснилось, что он не в себе. Ницше поместили в лечебницу для душевнобольных, где он провел остаток жизни…

Но что же случилось с лошадью и ее хозяином? Об этом и расскажет фильм.

Она получила «Золотого медведя» Берлинского фестиваля. Один из самых смелых киноавторов современности Гай Мэддин провозгласил ее величайшим кинопроизведением за последние полвека. Но 2 часа 26 минут на черно-белом экране дует очень сильный ветер (постоянно), распрягают и запрягают лошадь (6 раз), варят картошку в мундире (4 раза), едят ее (4 раза) и произносят монолог по мотивам произведений Фридриха Ницше (1 раз). Потому что фильм имеет закадровой отправной точкой событие, произошедшее с философом в 1889 году в Турине: Ницше увидел, как некий возница в бессильном отчаянии избивает намертво вставшего коня, попытался спасти последнего, а потом слег и остаток жизни провел в состоянии скорбного бесчувствия. «Туринская лошадь» – своего рода реконструкция недостающего нам знания о коне и вознице. О Ницше-то мы все знаем… Но вся эта морока с упряжью и ветродуем находится скорее в зоне современного искусства, contemporary art.

Еще Тарр иронизировал над Ницше: вот, мол, сочинил «сверхчеловека»… И все же… бесконечный план, в котором возница, его дочь и лошадь скрываются за горизонтом, а потом возвращаются, является кинематографическим выражением великой и страшной идеи Ницше о вечном возвращении.

Именно поэтому так важна остановка лошади и так страшны инерционные перемещения старика и его дочери. Жизнь неизбежно становится сизифовым трудом, причинно-следственные связи отменяются.

Смерть, таким образом, — это не наказание и не результат, а единственный способ соскочить с бесконечной карусели. Но и ее не выбирают, а покорно принимают в дар от высших сил. Да, эти силы все-таки существуют (иначе кто устроил ураганный ветер, кто иссушил колодец, кто украл солнце — не цыгане же, в самом деле?). Просто их цели — не в том, чтобы управлять людьми, а в чем-то ином, непознаваемом. Вероятнее всего, человечество Бога вовсе не интересует — он слишком занят вопросами времени и пространства.

Еще до съемок Бела Тарр объявил, что «Туринская лошадь» станет его последним фильмом — и, похоже, не шутил. Не в том дело, что караул устал и на пенсию пора. Последний — значит, исчерпывающий, после которого другие фильмы не потребуются (по меньшей мере, самому автору). Начиная с «Проклятия», все его картины можно было с большей или меньшей степенью точности назвать «последними». Все — об Апокалипсисе, все — об отмирании механизмов смыслопорождения и смыслоизвлечения, в пику традиционному символическому кино, которое Тарр с удовольствием пародировал: снимал так же протяжно и невыносимо живописно, но возвышенности предпочитал откровенный абсурд. Однако постмодернистское осмеяние штампов авторского кино не было сверхзадачей.

Подобно музыковеду из «Гармоний Веркмейстера», режиссер чувствовал, что все мелодии, звучащие в этом мире, в чем-то неверны, даже фальшивы, и искал собственную, альтернативную (дис)гармонию.

А в «Туринской лошади» нашел.

После выхода картины он заявил о том, что отныне кино для него закончено, так как он им сказал все, что хотел сказать:

– Я 34 года занимаюсь киноискусством, и за это время я сделал многое. Сейчас у меня такое чувство, что работу, которую необходимо было сделать, я сделал. Все готово и добавить больше нечего.
На протяжение всей своей творческой жизни Тарр пытался рассказывать о людях бедных, отверженных, несчастных, то есть стать своеобразным певцом человеческих страданий. «Туринская лошадь» стала точкой в этой галерее несчастий. Режиссер признается, что он хотел показать постепенное увядание жизни. В его картине всего два героя – нищие отец и дочь, которые изо дня в день проделывают одни и те же действия: привязывают лошадь, едят, отвязывают лошадь… Больше в фильме ничего не происходит. При этом картина длится 150 минут, за которые проходит 6 дней. В этих днях заложена идея «антиТворения»: если Бог создавал мир за это время, то в «Туринской лошади» он разрушается.

– Моя проблема в том, что я уже все увидел, – продолжает режиссер. – Когда я смотрю современные фильмы, то вижу, что в них постоянно пытаются придумать что-то новое. Зачем? Уже в Ветхом завете есть абсолютно все сюжеты: инцест, убийства брата, Холокост… Кино должно просто наблюдать за жизнью. Мне интересно не придумывать, а по-своему разыгрывать все эти истории.
Для того, чтобы лучше наблюдать за жизнью, Тарр даже устроился в молодости работать на завод и уже там начал искать идеи для своих будущих фильмов:

– Для меня всегда была интереснее жизнь бедняков, поэтому я никогда не показывал людей с достатком. Мы должны показывать, что жизнь у всех одна, но каждый по-своему живет и проживает ее.
Поделился режиссер и секретом своего мастерства: оказывается, для него во время съемок существует всего один вопрос – куда поставить камеру, ответ на который помогает найти понимание того, что важнее в данную минуту.

– Если снимать нас с вами, – пояснил Тарр, – то можно направить камеру на меня, а можно на вас. Главное – понять, кто важнее: тот, кто говорит, или тот, кто слушает.

Кстати, Бела Тарр не просто снимает кино, но и обучает этому других. Учеников у него много, хотя сам режиссер уверен: нельзя научить киноискусству.

– Мои ученики снимают то, что хотят снимать. Я даю им единственный совет: «Будьте осторожны. Если вы взяли в руки камеру, то взяли на себя большую ответственность». А еще я всегда смотрю им в глаза, и если я в них вижу то, что могу прочувствовать сам, то начинаю работать вместе с ними.

Награды и номинации фильма “Туринская лошадь” (2011):
Международный Берлинский фестиваль (Германия), 2011 год:
• “Серебряный медведь” (Бела Тарр)
• Приз международной ассоциации кинокритиков (ФИПРЕССИ) (Бела Тарр)
• Номинация на “Золотого Медведя”

Обсуждение фильма Б.Тарр “Туринская лошадь” с участием Ю.Синеокой и Е.Мазеля в передаче на радио “ВОС”

Содержание

Прологом к фильму служит история [3] о Фридрихе Ницше, который 3 января 1889 года в Турине стал свидетелем избиения лошади извозчиком. Ницше бросился к лошади, обнял её, а после этого замолчал навсегда, последние одиннадцать лет своей жизни проведя в больнице для душевнобольных. Однако в дальнейшем история о Ницше отходит на задний план, и главным действующим лицом становится та самая лошадь. Лошадь живёт в бедной семье сухорукого крестьянина и его дочери. Действие фильма происходит на протяжении шести дней (анти-Творения), отличающихся друг от друга тем, что в каждый следующий жизнь на Земле всё больше останавливается, «тухнет» [4] [5] [6] .

Серебряный медведь на Берлинском кинофестивале 2011

Даже если некоторые журналисты выражают свое неодобрение этому требовательному и нетипичному кино, говоря о «пределе опыта для нервов зрителя», о «почти невыносимой скуке», как Од Ланслен в « Марианне» , или о настоящих «кинематографических пытках» ( Лоран Пеша, на большом экране ), или даже о «театрализации страданий» ( Les Cahiers du cinéma ), фильм получил признание критиков во всем мире.

Для Томаса Сотинеля , критика газеты Le Monde , это о лучшем фильме 2011 года. В своей критике для той же газеты Изабель Ренье считает, что этот фильм представляет собой «ужасающее безумие», из которого «мы [. ..] оставляет пол, дыхание захватывает необычайная сила воспоминаний его черно-белых кадров и абсолютный пессимизм, с которым он изображает человечество », – венгерский кинорежиссер доводит до апогея гипнотическую радикальность своего кино »: черно-белое из незапамятных времен, сумасшедшие кадры последовательности и кадры слежения, бесконечная тишина, способ познания сути вещей, захватывающая и завораживающая визуальная и звуковая атмосфера.

Фильм с эпитафией, замораживающей кровь и, несомненно, самый мрачный в фильмографии Белы Тарр, он сродни «кинематографической мацерации на краю света». С самого начала обстановка наполнена нищетой и угрозой надвигающегося апокалипсиса в этой пустынной сельской местности, сотрясаемой ветрами непрекращающейся и отчаянной бури – насилие природы, подкрепленное периодическим возвращением простой и навязчивой музыкальной фразы, пугающий лейтмотив, подчеркивающий одинаковое повторение одних и тех же печальных дней. Басня о конце света, фильм воплощает это медленное и неумолимое вымирание в повседневной жизни кучера, его дочери и его лошади; и с того момента, как последний больше не хочет покидать конюшню или кормиться, он, кажется, обрекает мужчину и женщину оставаться там, где они есть, и, следовательно, истощаться в тисках странного и глухого проклятия. На окраине фильма, в вольере, куда его редко посещают, лошадь, тем не менее, является тайным сердцем фильма, трагическим глазом, в котором все безвозвратно поглощается, – о чем свидетельствует потрясающий крупный план, который продолжает преследовать вас после окончания просмотра [. ] Противопоставляя немую субъективность человека и тайну его несводимой инаковости, животное перестает питаться. Этот непрозрачный отказ перекликается с историей Фридриха Ницше , предполагая тщеславие всей воли к власти и, следовательно, всех человеческих усилий. “

Мало-помалу мы увязаем в кошмаре этого вечного возвращения к повседневной жизни, в этой неподвижности мира и в этой «лапке» судьбы, которые, кажется, иллюстрируют то, что социалистический заговорщик Огюст Бланки написал в L’Eternité par les astres в 1872 году : «Всегда и везде, в лагере, одна и та же драма, одна и та же обстановка, на одной и той же узкой сцене [. ]. Вселенная бесконечно повторяется и ставит пешки на месте ».

Здесь Бела Тарр подписывает уникальное произведение, которое соответствует своим предыдущим работам, которое он привносит в впечатляющую степень чистоты: созерцательный кинематографический фильм, где слово уступает место силе звука и изображения, отдавая всю глубину материалу , до малейшего жеста, до малейшего вдоха, до мельчайшего элемента. Кино, которое тянет время, почти без слов, состоит из длинных гипнотических кадров, обращающихся ко всем чувствам зрителя, чтобы погрузить их в мир чистых эмоций. В этом смысле Жером Момчилович вызывает в памяти фильм «великого формалиста, замешивающего с абсолютным спросом суровый и возвышенный материал, тяжелый в каждом кадре тяжестью человеческого состояния – длинные кадры, снятые в реальном времени жестов и повседневной деятельности. , пустынные пейзажи, где последние силы человечества обещали раскрыться ничто, чрезвычайное богатство черного и белого и композиции. »Медленный спуск в небытие, эта суровая и мрачная басня, тем не менее, представляет собой« уникальный опыт кинематографа, чувственный, поэтический, загадочный, незабываемый »( Ла Круа ), который заканчивается постепенной темнотой черного экрана, завершающего фильм. его автора.